8 июня 2023  01:02 Добро пожаловать на наш сайт!
Поиск по сайту

Бухараев Равиль


   


Равиль Раисович Бухараев (18 октября 1951, Казань — 24 января 2012, Лондон) — поэт, прозаик, драматург, журналист и переводчик. Равиль Бухараев родился 18 октября1951 г. в Казани в семье Раиса Бухараева.

В 1974 году — окончил механико-математический факультет Казанского государственного университета.

В 1977 году — окончил аспирантуру ВМК МГУ по теоретической кибернетике.

Начал печататься с 1969 года. Был членом Союза писателей СССР с 1977 года.

С 1990 года — жил и работал в Лондоне.

В 1992—2007 годах — штатный сотрудник русской службы Би-би-си.

Был женат на поэтессе Лидии Григорьевой.

Похоронен в Казани, на Татарском кладбище в Ново-Татарской слободе рядом с могилой отца.

================================================================================


СУМАРОКОВ


Пей зелёное вино, Александр, Расин российский!
Не дано так не дано - до забвенья путь не близкий.
Отрешася от семьи, ты один по воле рока
Окунул перо глубоко во кастильские струи.
На Руси стоит туман
Междувременья, порока.
Но комедия - обман. А трагедия - морока.
Завалящий тянешь фант
Слова, а не славы ради.
Козырь в нынешнем раскладе -
Фаворит, сиречь, амант.
Глянь, провидец, в белый лист:
Сквозь пожары да измены,
Вот курчавый лицеист,
Вот иные перемены -
Муж в лаптях и армяке,
Ошалевший от работы,
С топором грядет в руке,
Растоптав твои заботы.
Ты к судьбе своей готов.
Так пускай увидит дура,
Как глядит литература
В опустевший полуштоф!
1976 год
*** Сегодня день рождения поэта Равиля Бухараева (18 октября 1951 - 24 января 2012)

Равиль Бухараев: Я — гражданин Казани!.. (видео)

Равиль Бухараев – крупнейший татарский поэт века – покинул наш мир 12.02.12

Многие не без оснований почитали его как самого крупного поэта современного татарского мира, значительного русского поэта и просветителя.

Л. Григорьева. Духовный мемориал Равиля Бухараева

Поэта и мыслителя, историографа, переводчика, драматурга и прозаика Равиля Бухараева не стало 24 января 2012 года, в скором времени после его широко отмечавшегося 60-летнего юбилея. Его вдова, известный русский поэт Лидия Николаевна Григорьева, рассказала нам о присутствии Равиля Бухараева в литературном и общественном пространстве в те два года, в которые его уже нет с нами.

Вечер памяти Равиля Бухараева 26.09.13

Вечер памяти известного татарского поэта и общественного деятеля Равиля Бухараева состоялся в Доме-музее В. Аксенова 26 сентября 2013 года. Вела его вдова поэта Лидия Григорьева, которая специально для этого приехала из Лондона, где супруги жили 20 с небольшим лет.

Ислам и права человека (Равиль Бухараев)12.12.13 видео

Равиль Бухараев последние 20 лет жизни принадлежал Ахмадийской Мусульманской Общине, которую он считал самым миролюбивым течением в Исламе. (Да смилуется над ним Всевышний!)

Равиль Бухараев. Потомки карматов. Отрывки из незавершенного романа

И сказал Хасан ат-Тюрки аль-Булгари, прежде чем начать свое дело: «Во имя Всевышнего Аллаха, Единого, Милостивого, Милосердного, Обладателя Красоты и Обладателя всех прекрасных имен и качеств — Бдительного, Благотворного, Ближнего, Быстрого в Расплате и Счете, Ваятеля, Ведающего Невидимое, Великого, Несравненного,..

 

РАТНИКИ

Ввысь – по небесной стерне,
по бездорожью…
Сын мой погиб на войне
вымысла с ложью.
Был он печальник войны,
павший до срока
среди своих – без вины
и без упрека.
Вот и возносится он
в звездах просторов
выше всех ваших знамен,
воплей, укоров,
над золоченой главой
слезного храма,
где не избудет живой
грязи и срама.
…Огненный перистый свей,
пламень закатный…
Это все наших кровей,
друг невозвратный!
Эта горючая даль –
наша до муки…
Боже, да разве не жаль
в правдах разлуки
осиротевшей земли,
жизни пропащей,
где-то в щемящей дали
мироточащей…
Ввысь – по горящей стерне,
неопалимо…
Сколько их, в этой войне
павших незримо!
Боже, хоть ты сохрани,
к свету да примут!
Сраму не имут они,
сраму не имут.
 
*** Памяти нашего сына Василия Бухараева (23.11.1973 - 17.09.2003). Он был офицером русской армии.

 

 

***

Вернулся бы, зная зачем и куда,
уехал бы, зная откуда...
Едины холмов голубая гряда,
и дел чуть початая груда.

Мне не о чем больше зубами скрипеть.
Исполнено предназначенье
на грани, где жизнь превращается в смерть,
и смерть означает свеченье.

Но разве не жаль, что я раньше умру,
едва ощутив Бога ради,
как сердце щемят на английском ветру
твои золотистые пряди?

Так дай же ты хоть наглядеться пока,
побыть возле этого чуда...
Зачем ты так солнечна и далека,
что мне не добраться отсюда?

Уже все спокойней мой ищущий взор
минует холмы и нагорья,
не мня одолеть протяженный простор
взаимного счастья и горя.

Живу как ничей и молюсь на восток.
Довольно, что долг мой несметен,
и прядей твоих золотистый поток
утешно душист и бессмертен...
1994, Йоркшир, England

***

Лидия Григорьева

Четырехлетний Вася с пластмассовым автоматом в руках успокаивал меня: "Мамоцька, не волнуйся, пока я выласту какая-нибудь война обязательно будет!" Его отец Равиль Бухараев потом написал о нем, взрослом: "Сын мой погиб на войне - вымысла с ложью..." Но и сам Равиль, родившийся в 1951-ом, дожил до многих войн. И написал об этом нечто, оказавшееся актуальным и сегодня в Азербайджане, Армении и далее везде. Именно 22 июня даю Вам ссылку на июньский номер журнала "Литературный Азербайджан" с отрывком из его романа и прекрасными, щемящими душу воспоминаниями поэта Алины Талыбовой. Для тех, кто знал и не забыл...
 

Вечер памяти поэта Равиля Бухараева в Россотрудничестве 13.02.18


***

Зряще мене в усталости,
В изнеможеньи жил,
Боже, пошли мне радости,
Хоть и не заслужил,
 
Чтоб с головой повинной
Вспомнил, что я живой,
Прежде чем стану глиной,
Листьями и травой.
 
Боже, пошли мне радости
Светлой и задарма,
Чтоб, не пугаясь праздности,
Я не искал ярма,
 
Чтоб, не смиряя взора,
Вспомнил, что тщетна смерть.
И в небесах - опора.
И под ногами - твердь.
 
*** 70 лет назад в этот день родился Равиль Бухараев. Поэт, прозаик, драматург, историограф. И мой муж, с которым мы прожили почти 40 лет

НЕБЕСНЫЙ СЫН МОЙ
 
Любовь моя осенней паутиной
провисшая от тягот серых дней
еще способна удержать нас вместе
и выдержать размолвки боль и быт
Но не дрожат призывно, хищно нити
ловушки сладкой что мы сплели с тобой
как пауки охотясь друг на друга
1973-2003
 
***
 
Когда вернусь в казанские снега,
мы разглядим друг друга в свете Бога,
и я пойму, о чем была туга,
и я пойму, зачем была дорога…
Мой мальчик, потерпи еще немного,
пока вернусь в казанские снега...
Мне кажется, я за двоих живу.
Мои глаза, промытые слезами,
еще не перестали быть глазами,
и уши слышат словно наяву
твой голос – в Лондоне или Казани:
мне кажется, я за двоих живу.
С московской фотографии смешной
ты указуешь путь назад – в начала
терзаний и предательств, мальчик мой.
Уже тогда в душе моей звучала
казанская метель и намечала
заснеженный и вьюжный путь домой...
Но где наш дом? Давно кружит пурга
по-над страной в развалах бурелома;
не различить ни друга, ни врага,
дорога, как и прежде, незнакома,
но знаю я, – ты, слава Богу, дома, –
когда иду в казанские снега...
Отчизна, как всегда, едва видна.
Бог не нагрузит нас чужою ношей.
Твои надежды предала страна,
но грязь и кровь забелены порошей:
снега – они сияют, мой хороший.
Отчизна, как всегда, едва видна.
Теперь один я делаюсь старей.
Мне оклик твой с небес – порукой чести:
в ночи кромешной четче и острей
я слышу от тебя скупые вести;
но живы мы не порознь, а вместе,
пускай один я делаюсь старей.
Когда в душе вздымается пурга,
когда со всех чужбин в святые дали
зовут меня казанские снега,
я знаю, – как и ты, снесу едва ли
всю эту ложь, но сладко и в опале,
когда зовут казанские снега.
За неизбывный, нервный непокой,
несклад и небыль, невидаль и несыть
уже сполна заплачено тоской.
Былого не обмерить и не взвесить…
Устав чудить, мечтать и куролесить,
во сне твоих волос коснусь рукой…
Мой мальчик, потерпи еще чуть-чуть,
Уже не так долга моя дорога.
Когда-нибудь, малыш, когда-нибудь
мы разглядим друг друга в свете Бога.
Все было – горе, счастье и тревога…
В казанские снега ложится путь.
12 декабря 2003
 
***
 
Нам не велено душу царапать,
потому что еще не конец.
Мы поедем в Венецию плакать,
неутешные мать и отец.
Там ветра ходят с моря на паперть,
словно люди, лишенные тел.
Я опять возлюблю тебя насмерть
там, куда ты никак не хотел.
Где витает в забвении веса
сердцу ясная, но не уму,
светловзорая тень василевса
в золотом византийском дыму,
где венец над стрелой золотою
реет в небе, – остатками сил
возлюблю тебя сызнова с тою
зрелой мукой, с какою любил.
С этой болью, загинувшей втуне,
как со спящим ребенком в руках,
словно ветер, уйду по лагуне,
чтоб утратить себя в облаках.
И вернет меня снова на паперть
разве свет обручальных колец...
Мы поедем в Венецию плакать
твои вечные мать и отец.
15 декабря 2003
 
***
 
Когда мы с тобой разлучились,
и вечность тебя повела,
вослед за тобою влачились
по хляби два белых крыла.
Как снег до пришествия стужи,
они осеняли собой
и грязь, и студеные лужи,
и листьев рябых разнобой.
И я, напрягая усилья,
восчувствовал жизнь нашу вспять,
и понял, как снежные крылья
мешали тебе поспешать,
как, чувствуя в горних свершенье,
ты мучался игом своим,
ниспосланный нам в искушенье
горючих кровей херувим.
Как ангелу первого снега,
которому не улежать,
тебе бы возреять с разбега,
да некуда было бежать.
Не зная иного занятья
своим окрыленным рукам,
ты грезил, что Божьи объятья
воздымут тебя к облакам.
Стезею прямой и отвесной,
какою снега снизошли,
скользя над разверcтою бездной,
над вечным мученьем земли,
ты разве свеченье воскрылий
в прозрачной и призрачной мгле
да жгучее имя, Василий,
оставил на этой земле.
17 декабря 2003 г.
 
***
 
Жалостливые дали – Божеские скрижали:
Первого Вестника ждали
а Второго – не ждали
Без запятых и точек – ученический почерк,
ведомый нам двоим.
Прописью –
Первый послан
не к нам
но – им
Эта речь ниоткуда – явлена сновиденьем.
Не исповедав чуда, чаю ночным раденьем
уразуметь значенье слова,
глагола,
слога...
Знаю, что ты – в ученье.
Мальчик, учись у Бога.
Знаю неизъяснимо –
то, что в земной пустыне
всуе сквозило мимо,
душу пронзает ныне
светом святым и вящим, памятным и щемящим,
вечным и настоящим, в ночи мои скользящим…
Как непостижно слово…
Как непосильны дали…
Те что не ждали Второго
Первого – не узнали
Мальчик, усердствуй Богу,
ведая, кто в ответе,
чтоб и мою тревогу
выветрило при свете
свежее дуновенье
потусторонней вести,
чтобы еще мгновенье
мы оставались вместе…
Неразличимы яви
чудные, Господи.
Господи – не остави
Господи – пощади
18 декабря 2003
 
***
 
Прости, что, на чужбину улетая,
спасти тебя не мог…
Теперь в горах небесного Алтая
мы встретимся, сынок.
Как на Телецком озере тем летом,
вечерний небосвод
начнет лучиться незакатным светом
над целиною вод,
и через зелень, памятную зренью,
в другую жизнь сквозя,
к какому-то иному откровенью
нас возведет стезя.
Я говорил тебе, все будет лучше, –
чем замолю свой грех,
что у подножья занебесной кручи
один ты смотришь вверх,
а я – винюсь и каюсь по-дурацки
и вязну в мираже,
и боль моя цепляется за цацки,
ненужные уже.
Как высока гора твоя крутая,
мне не узнать в миру.
Шумят леса небесного Алтая
на истовом ветру,
а я – гляжу с чужбины, мой любимый,
как ниспадает с круч
на образ твой – тот луч неугасимый,
тот незакатный луч…
19 декабря 2003
 
***
 
Горечь твоих неудач
в сердце заначу.
За полночь:
– Папа, не плачь...
Я и не плачу.
Снова берусь за дела.
Как же без дела?
Словно лавина сошла
и не задела…
Словно удар ножевой
был мимо сердца...
Снова хожу, как живой.
Некуда деться.
Ночь. Одиночество. Тьма.
Тяжко и жутко.
Можно бы съехать с ума
или с рассудка,
только и в этой ночи,
как у зерцала,
надо сидеть у свечи,
чтобы мерцала...
За полночь
свет неземной
зря не растрачу.
– Папа, не плачь.
– Мой родной,
разве я плачу?
20 декабря 2003
 
***
 
Знаю, что ты живой.
Муками – не руками:
– Что там – за синевой?
– Что там – за облаками?
Я затворю глаза:
слезы узнают сами,
как там живется за
синими небесами,
за внезапной бедой,
за неизвестной тьмою,
за взорванной звездой,
за тишиной самою,
где и помина нет,
где ты неопалимо
видишь один лишь свет,
и ничего помимо.
Не поврежусь в уме,
не остужу печали;
сердцем в небесной тьме
эти провижу дали.
Я сопряжен с тобой
Божьими далеками...
– Что там – за синевой?
– Что там – за облаками?
22 декабря 2003
 
***
 
В грузинском духане, как в ласточкином гнезде,
над златозернистым Боржоми, прозрачною ночью,
мы ели арбуз, рассеченный подобно звезде,
и пели о вечном, а вечность настала воочью...
Я думаю, что же осталось от этих минут,
когда на веранде, распахнутой в звездные выси,
мальчишечка с личиком ангела, живчик и плут,
заслушавшись песней о старых пролетках Тбилиси,
ты русою свечкой сиял над кончиною дня,
светло опочившего в дымчатом мраке долины?
Я думаю – что же осталось, помимо меня,
от жизни, лепившей мой дух, как Адама из глины?
Неужто в одной лишь вседневной работе моей,
на каторжной мельнице слов и душевных движений,
смеешься и плачешь, присутствуя в жизни живей,
чем сам я, живое зерцало твоих отражений?
Когда ж наконец будет время тебя рассмотреть?
На звездном пиру, вознесенном над миром высоко,
пою и рыдаю, и все порываюсь стереть
с замурзанных щечек узоры арбузного сока…
24 декабря 2003
 
***
 
Берег-берег – не уберег.
Следил – не уследил.
Скажи, зачем же ты, сынок,
мне душу бередил?
Ни золотого волоска,
ни красного словца...
Одна лишь смертная тоска
осталась для отца.
Еще осталась для него
заплаканная мать.
Не понимаю ничего,
что нужно понимать.
Кто, не прощаясь, выходил
когда через порог?
Следил-следил – не уследил.
Стерег – не устерег.
24 декабря 2003
 
***
 
Ты стоишь над рекою Сада,
как над Бией у Березани ,
как над Корбу у водопада,
как над Волгою у Казани,
как над Темзой и над Кубнею,
над Москва-рекой и Невою,
над Катунью и над Курою,
над Кубанью и Тебердою...
Ты стоишь над рекою Сада,
как над новой своей рекою...
Ничего мне уже не надо.
Буду страж твоему покою.
Но не будет конца отныне
покаянной моей дороге,
как моленью отца о сыне,
как томленью души о Боге.
25 декабря 2003
 
НЕБЕСНЫЙ СЫН МОЙ
 
Рука моя тянулась к посоху –
что ж спозаранку
жизнь волоку, как лодку посуху,
за эту лямку?
И за свою неволю ратую,
не видя воли,
и волочу ее, проклятую,
крича от боли.
Спасибо – в этой муке волока
невыносимой
он машет мне рукою с облака,
небесный сын мой.
Мой сын, в ладье воздушной реющий,
в струе плывущий,
как прежде – мало что имеющий,
все раздающий,
он машет с облака летящего,
счастливый в сущем,
не сознавая настоящего,
живя в грядущем.
Затем, забыв о сне и голоде,
один в миру и
тяну я лямку, чтоб, о Господи,
сойти на струи,
доплыв туда с мечтами прежними
и ржанкой хлеба,
где навсегда сольются стрежнями
земля и небо.
Мой сын, небесный и витающий,
в лучах парящий,
в мирах обоих обитающий,
впередсмотрящий,
мне не доплыть к тебе по воздуху,
но не премину
тянуть, как раньше, лямку посуху
в твою стремнину.
9 февраля 2004
 
***
 
О тебе не подумаю - был.
Я еще ничего не забыл.
Я живу, увязая в труде.
Ты шагаешь – пешком по воде.
Ты идешь, где другому нельзя,
прямо к солнцу ложится стезя,
и по этой стезе золотой
ты в кроссовках идешь, как святой.
Где то небо и где та вода?
Для чего мне вериги труда?
Где мои поученья о том,
как бессмертье черпать решетом?
Шелковиста озерная гладь.
Ничего не могу – даже спать,
ничего не могу – разве тут
дожидаться, пока позовут.
Отражаются горы и лес
в целокупности вод и небес.
Я живу, увязая в труде.
Ты шагаешь – пешком по воде.
26 марта 2004
 
***
 
Зряще меня в усталости,
в изнеможенье жил,
Боже, пошли мне радости,
хоть и не заслужил,
чтоб с головой повинной
вспомнил, что я живой,
прежде, чем стану глиной,
листьями и травой.
Боже, пошли мне радости
светлой и задарма,
чтобы, пугаясь праздности,
я не искал ярма.
чтоб, не смиряя взора,
помнил, что тщетна смерть:
и в небесах – опора,
и под ногами – твердь.
Октябрь-ноябрь 2005,
Лондон
 
РАТНИКИ
 
Ввысь – по небесной стерне,
по бездорожью…
Сын мой погиб на войне
вымысла с ложью.
Был он печальник войны,
павший до срока
среди своих – без вины
и без упрека.
Вот и возносится он
в звездах просторов
выше всех ваших знамен,
воплей, укоров,
над золоченой главой
слезного храма,
где не избудет живой
грязи и срама.
…Огненный перистый свей,
пламень закатный…
Это все наших кровей,
друг невозвратный!
Эта горючая даль –
наша до муки…
Боже, да разве не жаль
в правдах разлуки
осиротевшей земли,
жизни пропащей,
где-то в щемящей дали
мироточащей…
Ввысь – по горящей стерне,
неопалимо…
Сколько их, в этой войне
павших незримо!
Боже, хоть ты сохрани,
к свету да примут!
Сраму не имут они.
Сраму не имут.
Ноябрь 2005,
Лондон
 
***
 
Сын мой – свет березовый,
ливень грозовой!
Я еще не бронзовый,
я еще живой.
Я еще не каменный
с треснутым крылом:
страшной болью памятной
помню о былом.
Было – по-над пропастью
порывался выспрь,
и кормилось совестью
пламя Божьих искр,
но отныне, в ярости
растеряв броню,
горе паче радости
в памяти храню.
Было – в смертной скудости
выстраданных сил
радости и мудрости
я себе просил.
Что ж, смятенный, бросовый,
плачу над тобой,
сын мой – свет березовый,
ливень грозовой…
Октябрь-ноябрь 2005,
Лондон
17 сентября день памяти сына Василия
Свернуть