В большую политику Юрий Болдырев пришёл в 1989 году, когда был избран народным депутатом СССР от Московского района Ленинграда.

Уроженец Ленинграда, первые годы своей жизни он провёл на Севере, в Видяево, где служил отец. Потом с родителями кочевал по военным базам и на берега Невы вернулся, спустя годы, когда отца, морского офицера, капитана 1 ранга, заместителя командира эскадры перевели на службу в Ленинград.

Отец, Юрий Федотович, когда брал в жёны молодую ленинградку Юлию Владимировну, обещал "вернуть ее туда, где взял", и слово своё, у него так было принято, сдержал.

Про родителей я вспомнил не случайно. Мне думается, что они по наследству передали сыну честь, которой он потом не поступался и никогда об этом не жалел. А интервью, пожалуй, можно назвать повестью о честном человеке.

– Юрий Юрьевич, после развала СССР, Россия, как и бывшие союзные республики, стала в одночасье государством, и вы работали в администрации Бориса Ельцина.

– После распада СССР, до осени 1993 года был период борьбы, и по какому пути пойдёт страна, было ещё неизвестно. Моя должность называлась: Главный государственный инспектор – начальник контрольного управления президента.

Эта должность была одной из ключевых в администрации. Состоял я в этой должности с марта 1992 года по март 1993 года.

До меня Контрольное управление существовало уже полгода, и возглавлял его бывший директор Волгоградского стекольного завода. Они назначали губернаторов, представителей президента, снимали губернаторов, а делопроизводство не велось совсем и под шкафом валялись незарегистрированные документы.

– Вы не были приверженцем Бориса Ельцина. Почему вас назначили на ключевой пост?

– В тот период власть нуждалась в укреплении авторитета, а я был популярным человеком в силу своей депутатской деятельности. Это уже после расстрела Белого Дома во власть стали привлекать исключительно разрушителей страны. Был на короткое время востребован Владимир Полеванов в 1994 году, но как только он изгнал агентов ЦРУ из Госкомимущества, так его сразу изгнали самого.

– Какими полномочиями обладал начальник Контрольного управления президента?

– Полномочия были очень большие. Заместителей губернаторов и заместителей министров я мог снимать с должности своим предписанием, и несколько человек были сняты.

По министрам и губернаторам вносил представление президенту на снятие с должности. При этом в работе твёрдо придерживался того, что политические взгляды не могут служить основанием для проверки и снятия с должности.

По моим представлением были сняты с должности один министр и четыре губернатора, в том числе губернатор номер один, потому что был первым, кого назначил Ельцин, – это губернатор Краснодарского края Василий Дьяконов, он же Вася Унитаз, под такой кличкой он был известен у себя в крае. В течение полугода мне пришлось трижды вносить представления на имя президента, и только на третий раз Ельцин согласился снять своего соратника.

– В отношении мэра Москвы Юрия Лужкова проводили вы проверки? Он ведь тогда разворачивался во всю ширь.

– Лужков – выдающийся организатор мафиозного типа. Это моя личная оценка. Он нанес городу фантастический ущерб. В 1992 году мы стали проводить проверку по приватизации и внешнеэкономической деятельности, но поступило указание проверку приостановить, а при личной встрече Ельцин мне сказал: "Мы опираемся на Лужкова и в обиду его давать не должны".

– Как часто вы встречались по своей работе с Ельциным?

– Один раз в неделю, у нас был определённый фиксированный час по вторникам. Под занавес моей работы встречи наши прекратились. В начале 1993 года Ельцин предложил мне самому уйти и выбрать себе место первого заместителя у любого министра, я отказался, после чего Контрольное управление упразднили, чтобы на этом основании меня уволить, а потом без проволочек воссоздали, но немного в другом качестве.

– Какие впечатления у вас остались от рабочих встреч с Борисом Ельциным?

– Сегодня говорить про Ельцина хорошо – это неблагодарное дело. Я считаю, что он преступник, он предал страну. Он совершил государственный переворот и не просто захватил личную власть, но сдал ключевые интересы страны нашему стратегическому противнику. Это перекрывает все то хорошее, что я могу про него сказать. Зафиксировали?

В отношении наших встреч. Он не был хамоватым в личном общении, всегда обращался на "вы", не употреблял в разговоре мата. При этом у меня сложилось впечатление, что он все время проверял людей, и проверял на степень готовности к лизоблюдству, а порой допускал такое, что говорило о его неадекватности.

– На ваш взгляд, он был самостоятельным в своих решениях или кто-то на него влиял?

– Не могу сказать. При мне он реагировал на предложения, но потом свои решения иногда менял.

– Как ваша судьба складывалась после увольнения?

– В марте меня уволили, а уже в декабре этого года я был избран от Петербурга членом первого Совета Федерации.

– Ваша фамилия дала название партии " Яблоко": Явлинский – Болдырев – Лукин. Как вы оказались в связке с ними?

– Партия " Яблоко", которую я создавал в 1993 году, не была либеральной партией. В советское время было заложено много ценного, что мы воспринимали как незыблемое и что у нас не отнять. Надо было взять все лучшее, создать многопартийную систему, честные выборы и обратную связь между обществом и властью. Такие у меня надежды были, связанные с партией. Это была попытка создать третью силу в противовес черно-белой картине мира, которую нам рисовали: либо назад, в сталинские репрессии и брежневские очереди, либо вперёд, в реформы, но только под руководством Ельцина, Чубайса и Гайдара, то есть реформы воровские и вульгарные по сути.

Явлинский четверть века назад был экономистом, который критиковал реформы Чубайса. Что в этом было плохого? Лукин в то время был послом России в США и критиковал внешнюю политику России, она, благодаря стараниям министра иностранных дел России Козырева, была полностью подчинена диктату США. Почему было не пойти на союз с этими людьми?

Мы объединились. Но партия " Яблоко" постепенно деградировала и дошла до того, что уже не отличалась от Союза правых сил, у истоков создания которого стоял Чубайс.

У партии была своя фракция в Государственной Думе, и она стала лоббировать интересы транснационального капитала, имея целью вывести экономическую власть из компетенции правительства. Своего рода моментом истины стал конфликт вокруг закона под названием: "Соглашение о разделе продукции". По сути, это был закон о возможности сдачи всех национальных природных ресурсов нашему стратегическому противнику с потерей права регулировать поставки сырья на внешние рынки и так далее.

Партия "Яблоко" лоббировала этот закон, а я в Совете Федерации был ключевой фигурой по противодействию этому закону, но в то же время являлся заместителем председателя партии. Поэтому надо было выбирать, и я выбор сделал. В 1995 году порвал все связи с партией " Яблоко", как с партией, вступившей на путь предательства национальных интересов страны. Партия выступает в защиту чего-то на локальном уровне, но, с моей точки зрения, это только прикрытие основной деятельности.

Нам удалось тогда этот закон отклонить, а самые компрадорские нормы закона исключить. Мы не допустили сдачи наших недр стратегическому противнику оптом, на сверхдолгосрочной основе и с выводом из юрисдикции страны.

– Однако недра все равно не служат людям, гражданам страны. Они достались олигархам, а это тот случай, когда говорят, что хрен редьки не слаще.

– Это поправимо, и со сменой власти правовая принадлежность может быть оспорена. После переворота 1993 года власть сделалась во многом бесконтрольной, баланс сил нарушился, и вакханалию было не остановить.

Запад закрыл глаза на расстрел парламента, но потребовал большие отступные. В рамках этих отступных уничтожался потенциал крупных оборонных предприятий, в рамках отступных была проведена сдача всего оружейного урана и по соглашению продали 500 тонн плутония. Нужно, примерно, сорок лет, чтобы такие запасы наработать. При этом сверхценные ресурсы мы отдали за бесценок.

После переворота был взят курс на сдачу стратегических интересов государства и разбазаривание страны.

– Можно представить масштабы разграбления страны?

– Это абсолютные масштабы! Просто абсолютные! Приватизация, которая проводилась в 90-е годы, как и приватизация, которая продолжается сейчас, – это узаконенный грабеж. Возьмите " Совкомфлот". Это современные корабли и суда. Вся страна вкладывалась в их строительство. Что такое приватизация " Совкомфлота"? Это значит, что вы никогда не будете иметь никаких рычагов воздействия. Владельцы уведут суда в Панаму и весь труд предшествующих поколений пойдёт коту под хвост.

Вот этого делать совсем нельзя. Одно дело приватизировать, сохраняя рычаги воздействия, когда, например, через лицензионный механизм можно держать в кулаке добывающие компании, и другое дело – отдать в частные руки флот и получить дырку от бублика.

Но самое страшное, что в 90-е годы была создана экономическая среда и финансовая система, которые не позволяют государству развиваться. Мы все эти годы отставали, и это продолжается сейчас, до сего дня мы продолжаем буксовать на месте, а это обходится даже дороже, чем разграбление страны.

– Наверно, не случайно главного приватизатора Чубайса поставили потом главой РАО " ЕЭС России", в результате чего самая мощная в мире энергетическая компания прекратила своё существование?

– Его поставили на разрушение целенаправленно. Это разрушение несущих конструкций государства. Нам внушали, что в результате реформ появится конкуренция и электроэнергия станет дешевой, но может ли быть конкуренция между сигналами светофора: красным, желтым, зелёным? Нет! Потому что у каждого сигнала светофора своя функция и они дополняют друг друга. Точно так электроэнергетика функционировала как единая система, а в результате реформ создали условия, при которых киловатт-час будет стоить заведомо выше себестоимости.

– Вы стояли у истоков создания Счетной палаты Российской Федерации. С чем это было связано?

– По новой Конституции, которую приняли после переворота, Государственная Дума была лишена контрольных полномочий. Она, например, не могла проверять внебюджетные фонды, а они, по сути, были потайным карманом. В этих условиях Государственная Дума и Совет Федерации создали рабочую группу по разработке закона о Счетной палате. Я своей рукой эти нормы прописывал, и главная борьба шла за то, чтобы Счетной палате было подконтрольно все, что связано с государственными ресурсами.

Президент наложил вето на закон. Документ с его возражениями поступил в Думу и в Совет Федерации, но когда стало ясно, что вето будет преодолено, он сам его и отозвал.

В 1995 году произошло избрание от Государственной Думы председателя и шести аудиторов и от Совета Федерации заместителя председателя и ещё шести аудиторов. Избирали Счетную палату на 6 лет, и, хотя большинство членов Совета Федерации были зависимы от президентской власти, при тайном голосовании заместителем Счетной палаты выбрали меня.

– Что сегодня представляет собой Счетная палата?

– Говорить, что при мне было хорошо, а без меня стало плохо – это, наверное, будет безответственно и некрасиво, но надо сказать, что мы создавали Счетную палату, которую формировали Государственная Дума и Совет Федерации самостоятельно и независимо от президентской власти, а сегодня без воли президента в Счетную палату никто не попадёт.

– В России президент все под себя подмял. Это, на ваш взгляд, вредит развитию страны?

– Безусловно, вредит, потому что не позволяет создать эффективную систему контроля за властью.

– У вас были встречи с президентом Путиным, поступали предложения работы от него?

– Предложений не было, но мы знакомы и встречались, когда он еще не был президентом. Весной 1996 года в первом туре выборов губернатора Петербурга я занял третье место, после чего два кандидата, которые вышли во второй тур, стали просить меня о поддержке. Владимир Яковлев, бывший заместитель Собчака, просил об этом лично, а от Собчака многократно приезжал его первый заместитель Путин. Я никого не стал поддерживать, но по результатам второго тура команда Собчака проиграла выборы.

Позже, когда Путин был начальником Контрольного управления, это уже 1998 год, он приезжал ко мне в Счетную палату, но мы с ним не сошлись во взглядах.

– Напоследок, Юрий Юрьевич, не удержусь, спрошу про ваши руки. Такие руки могут быть у дачника, который днями у себя на грядках, или у механика, работавшего в гараже....

– И на даче не отлыниваю, и механиком работаю, сам ремонтирую машины: и свою, и машину сына восстанавливал после аварии. Я вообще инженер по образованию, хотя, строго говоря, у меня два высших образования и защита кандидатской диссертации по экономике, но с железяками мне нравится возиться, я как-то это дело люблю, и руки потом остаются такими. Но это хорошо, когда руки рабочие.

– Конечно, хорошо! Кто спорит? Плохо, что такие люди, как вы, не у дел, спросом пользуются проходимцы, а полоса отчуждения между властью и народом ширится, вот это очень плохо. Спасибо за беседу.